felixroitblat

1970 год. Июльское солнце нещадно жгло землю. Где-то возле Иртыша подъемные краны лениво тягают толстые куски плит. Скромный ветерок ворошит своим невидимый веером тощие колосья травы, которые уже месяц просят дождя. За это время не пролилось ни капли. Воздух оцепенел и застоялся, будто его наполовину высосали. Словом, обычная жара без продыху.
Трое подростков, взяли свои велосипеды и поехали купаться на речку Нэбливо. Она была протокой Иртыша. Ещё в пятидесятые на ней построили крупный завод по переработке леса, который исправно действовал на протяжении двадцати лет. В определённое время сюда заглядывал катер, приводивший за собой плоты связанных брёвен. После чего их отцепляли и сгоняли поближе к берегу, чтобы катер свободно мог развернуться и уплыть обратно. Потом бригада извлекала их из речки, погружала на ЗИЛ и отправляла прямиком на завод.
Но всё же узкая полоска в два метра вдоль берега, была свободна для купания. Туда и направлялись дети.
Под колесами велосипедов трещали мелкие камушки, точно ворчали на погодную сухость .
Три часа дня, солнце разыгралось ещё сильней, ребята прибавили ходу. Скоро оборвалась улица, они выехали к карьеру, откуда бесконечно вывозили песок для городских нужд. За ним, на расстоянии не более пяти километров простирался сам Иртыш, такой же широкий, спокойный, красивый, каким был всегда. Они минули карьер и повернули в сторону леса, недалеко от которого начиналась хорошая дорога, по ней можно было ходко добраться до Нэбливо.
Обильно вспотевшие, ребята всё сильней крутили педали, надеясь поймать встречные дуновения.
Уже совсем скоро, минут через пятнадцать, не больше, они приедут на место, снимут рубашки и с разбегу, поджав ноги, плюхнутся горячими спинами в прохладную воду. Цепи туго натянуты, они едут.
…
Это было их излюбленное место купания. Деревянные плоты неохотно прижимались друг к другу в ожидании своей погрузки. По ним ребята часто достигали середины реки, и свободно купались в открытых местах, жадно вдыхая в себя запах лесных духов. Иной раз они просто сидели на плоту, опустив ноги в воду, и смотрели, как подъёмные краны ворочали своими длинными клювами: то поднимут их – будто всматриваются вдаль, то, призадумавшись, склонят. Особенно было хорошо к вечеру, когда солнце медленно скатывается к горизонту, краны будто засыпают, ловят речное дыхание.
Сегодня на Нэбливо никого не было. Поодаль тяжёлый грузовик с трудом поднимался на дорожный бугор. Он хрипел, когда проваливался в ухаб, и обречённо завывал, когда впереди вырастали новые холмы.
Вода спокойно заползала на песчаный берег и сползала обратно, видно скучала, ждала, когда кто-нибудь захочет развеять жар.
Послышались шумливые велосипедные звонки. Они приехали! Чтобы рубашки не унесло ветром, они привязали их к рамам. Это всё, что нужно, остальное сейчас не имеет значения.
— Кто быстрей до воды! – весело прокричал один из них.
И с восторженными криками они побежали в объятия Нэбливо, чтобы, наконец, остудить свои нагретые тела. Как следует разбежавшись по тёплому песку, они втроём одновременно нырнули в воду. Теперь жара бессильна и как бы рьяно не палило солнце, всё напрасно. С заливистым, мальчишеским смехом они набрасываются друг на друга, падают, снова встают и, также стараясь обхватить кого-нибудь за спину или за руки, продолжают бороться между собой. Им хорошо, свежо и радостно.
…
Вечерело. Вдоволь накупавшись у берега, ребята по обыкновению решили понырять между плотами. Для погружения берег неподходящее место, так как вода здесь мутнее, чем на середине, к тому же здесь много опилок, которые могут невзначай попасть в глаз или того хуже в ухо, что уже неоднократно случалось.
На этой речке ещё никто не тонул Во-первых, потому что здесь мало кто купался, а во-вторых, куда не глянь – всюду плавало лёгкое дерево, которое всегда могло дать опору, если это было нужно.
Они доплыли до плотов. Забрались на поверхность, после чего осторожной рысцой побежали до нужного места, перепрыгивая с одного плота на другой, стараясь трезво оценить силы для каждого прыжка.
В таком духе, они прошли три плота, до четвёртного было приличное расстояние, но если как следует поднапрячься, можно допрыгнуть.
— Я не буду прыгать – сказал первый.
— Боишься? – ухмыльнулся второй.
— Не допрыгну
— Допрыгнешь! Не бойся, мы все вместе!
— Давай ты первый, а я за тобой!
— Боишься! Я всем расскажу, что струсил!
— Я не трушу!
— Баба!
— Сам ты баба!
— Тогда прыгай!
— Не хочу!
— Слюнявый! Завтра весь двор узнает, что ты слюнявый!
— Я не слюнявый – возразил тот, но все же поддался уговору – Нуу, чёрт с тобой! Пошли!
Тот, который уговаривал своего сомневающегося друга, был более чем удовлетворён своей победой и для закрепления результата одобрительно похлопал его по плечу.
— Молодец, мужик! Завтра всем расскажу, что ты настоящий мужик, и все будут тебя уважать!
Друга прельстила это похвала, однако он боялся прыгать, и в глубине сердца жалел, что дал согласие, но отступать было некуда. Они втроём отошли к центру плота.
— Ну что, по моей команде прыгаем! – скомандовал смельчак.
Все приготовились. Досчитав до трёх, они разбежались и прыгнули. Но совершенно внезапно один из них поскользнулся на лысом бревне и ударился спиной о выступающий сучок. Долгий, щемящий стон разнёсся по всей округе. Его тело резко передёрнулось в одну сторону и дугой разогнулось вперёд, выставив костлявые рёбра. Руки расправлены, ладони сжаты в кулак, голова как-то неестественно откинута назад и стон! Кошмарный, душераздирающий стон! Какие бывают в госпиталях.
Его друзья, застыли в ужасе. Спина облизнула бревно и лёгким ударом об его край, тело легко и плавно сползло в бездну, будто неведомая рука обхватила ступни и уверенно потащила его ко дну. Они успели заметить выражение лица утопающего, когда он только уходил под воду. Стеклянные глаза отчаянно выдавливались наружу, казалось, что они вот-вот выскочат и всплывут на поверхность. Кожа лба туго съежилась в противные складки. Челюсть перекосило, а из гортани посыпались лёгкие пузыри воздуха, их было видно ещё несколько минут.
Они боялись нырнуть, чтобы вытащить его оттуда, ровно, как и бежать за помощью, страшно возвращаться на берег. Им было холодно, и они хотели домой. Наконец, один из них лёг на поверхность плота и опустил руку в воду. Жидкое зеркало воды отражало синее небо и ловило тёплые капли, сползающие с его щёк. Больше всего он хотел ощутить прикосновение руки своего друга – что сейчас она крепко обхватит его ладонь. Он просил, умолял его вернуться, но чувствовал только холод и лёгкую дрожь. Он видел, как миниатюрные пузырьки воздуха, один за другим, всё реже и реже всплывали из чёрной глубины.
…
Они дали друг другу слово, что никому не расскажут об этом происшествии. Если будут спрашивать, ответят, что не видели его и ничего не знают. Мать утопленника всю ночь металась по району, кричала, звала его, подняла всех соседей, но никто ничего толком не мог сказать. Он никогда не говорил ей правды, когда отправлялся на Нэбливо, постоянно обманывал, что уезжает в лес или в соседний район, поскольку знал, что последует твёрдый запрет, и не хотел ей лишний раз досаждать.
На седьмой день после происшествия, один из его теперь уже бывших друзей пришёл на эту речку. Вчера пролился сильный ливень, было сыро и ветрено. Плоты на сей раз близко примкнули к берегу. Он ступил на крайний и осторожно, не спеша побрёл по ним, без усилий, в полшага переступая через каждый плот. Так он дошёл до середины. Небо было сплошь залито свинцом. Всё вокруг потемнело, стало строже, степеннее.
Плоты заканчивались чуть дальше. Он подошёл к краю и побрёл вдоль. Деревянная полоска тянулась далеко – до самого поворота на Иртыш. Где-то вдали стальным отзвуком заревела баржа, скоро она пройдёт мимо. Он остановился, чтобы посмотреть на неё. Вот она проходит – огромная, сильная, тяжёлая, подобная стальному айсбергу, и медленно уходит на запад. Снова ревёт. Он склонил голову и неожиданно увидел белое пятно под водой. Присел на корточки, чтобы рассмотреть поближе. Это была голова его утонувшего друга. Бледный, водянистый, он как-то странно выглядывал из-под плота, как будто специально подплыл, Бог знает зачем. Сидящий на плоту встал на коленки, опустил руки в воду, обхватил волосы и скрыл голову под брёвна.
Больше он никогда сюда не приходил.

Сельский гробовщик Феодосий и его помощник Ефим, провожали на “тот свет” своего близкого товарища и собутыльника Митрофана.
— Долго маялся, — с сожалением проговорил старый Ефим,- царство ему небесное! — и перекрестился. То же самое сделал и Феодосий.
— От чего умер-то? – спросил Феодосий своего односельчанина.
— Дык уж, от клеща, говорят, помер…
— Понятно… Даа, хороший был мужик! – вздохнул Феодосий.
Наступило молчание. Оба стояли, чуть сгорбившись, по обе стороны стола, на котором лежал труп Митрофана.
— Вон, какой боров был, аж быков тягал! – заметил Ефим.
Феодосий, как будто загипнотизированный, продолжал осматривать мёртвое тело старого друга, не веря в его неожиданную кончину. Ещё неделю назад, они засиживались за этим самым столом с разложенными газетёнками, рюмками, бутылками и до самой ночи с воодушевлением обсуждали недавние сельские новости. А теперь на этом месте, уже бездыханный, словно ватой набитый, лежит окоченевший труп самого Митрофана. Феодосий глубоко задумался и не слушал жалобный лепет Ефима.
Рядом, на соседнем столе, среди груды гвоздей, инструментов и окурков, как и положено в таких случаях, стояла только что купленная в местном ларьке бутылка водки. Постоянно чуя близкое присутствие алкоголя, терпение Ефима в скором времени иссякло.
— Давай выпьем, Феодосий, за друга нашего! Жалко всё-таки! Давай, брат, по стопарчику за райскую жизнь на небесах или как у них там…
Феодосий, как бы очнувшись от глубокой дремы, посмотрел на Ефима, смекнул, к чему тот клонит, и утвердительно кивнул. Они сели за стол и стали разливать водку по рюмкам. Феодосий вытащил из кармана потёртых старых джинc пачку “Беломорканала ” и закурил папиросу. Труп Митрофана, уже весь побелевший, лежал в трёх шагах от них. Так они пропустили по две рюмки.
— Прёт-то как! И впрямь как от козла старого! — укоризненно молвил Ефим, обратив внимание на трупный запах.
— Ну ты брось, Ефим, умер человек, чего уж теперь… не обессудь!
— А коли умер, чего так зловонить-то?
— Вот ты сам, когда отойдёшь “туды”, — он поднял указательный палец, — я на тебя посмотрю!
— Нет, брат, каждый по-своему пахнет! Если уж жил козлом, то и вонять будешь козлом, от этого никуда не денешься!
— Это что ж получается — все теперь козлы?
— Ну… Так получается! — улыбнулся Ефим.
— Эк ты чудак, брат! – усмехнулся Феодосий.
Оба разлили ещё по одной и уже теперь стали думать, как им избавится от этого противного смрада и унылого вида некогда живого Митрофана. Погода стояла невыносимо знойная и солнечная, а до вечера было ещё далеко.
— Гроб готов? — спросил Феодосий.
— А то?! Он всегда готов, только вот не знаю, влезет ли? Верзила, вон какой, дай боже!
Феодосий озадачился. И правду — Митрофан был не на шутку велик своею истинно русской широтой, и вряд ли его тело смогло бы целиком поместиться в столь небольшой по размеру гроб.
— Тащи крышку — смерим! — приказал Ефиму Феодосий.
Ефим притащил крышку гроба и положил её на мёртвое тело так, чтобы она закрывала ноги. На виду осталась только голова.
— Мдаа… Туго дело, Ефим! — глубокомысленно почесал затылок Феодосий.
— А то… Я тебе говорил, что верзила! – сказал Ефим.
— И что делать будем?
— Не знаю… Думать надо…
Они вернулись к рюмкам и разлили по четвёртой. Феодосий во второй раз закурил “Беломорканал”.
— Ну что делать-то будем, Ефим, а? Хоронить-то надо, а если гроб делать возьмёмся, то уж сгниет совсем — тянуть не стоит…
— И вправду! — подтвердил Ефим и продолжал думать.
Так они думали ещё пять минут. К этому времени тяжкий дух мертвечины не на шутку разгулялся по всей мастерской так, что его быстро учуяли местные мухи.
Ефим раздражительно отмахивался.
— Поналетели твари, вон их сколько! Нет, чтоб подождать, а они тут как тут!
Феодосий докуривал сигарету. И тут хмельную голову Ефима посетила весьма оригинальная мысль.
— А что, если мы с тобой, Феодосий, треснем ему по шее колуном, а? Он и влезет!
Феодосий замер в недоумении.
— Как так?
— А вот так! Долбанем разок и положим по-человечески, а то сам видишь, чего творит — мух сколько наплодил!
— Да нет, брат, это уже не смешно! Хоронить лучше с головой, а то на что она ему?
— Дык тебе какой прок от мертвеца-то? Тем более, никого у него не было отродясь, сиротой был! Жена давно уж померла, а детей у них нет! Никто и не пожалуется! Ну, решайся, Феодосий!
Тот почесал челюсть.
— И в правду, никому он не нужен, а хоронить надо…
— То-то же! — обрадовался Ефим.
Феодосий снова призадумался, а потом махнул рукой.
— Ай, была-не была! Чего теперь мух кормить?! Тащи колун, Ефим, рубить будем!
Ефим принёс колун. Феодосий убрал крышку гроба.
— Погодь, — сказал Феодосий, — давай для начала малость оттащим его назад, чтобы удобней было… головёнку его ловить…
Феодосий нашёл старый мешок и встал у изголовья мертвеца.
— Забрызгает, пади!
— А ты рубаху сними! — посоветовал ему Ефим.
Феодосий снял рубаху и заправил её в джинсы. Через минуту всё было готово к осуществлению задуманного. Ефим должен был рубить мёртвую голову Митрофана, а Феодосий ловить её в специально приготовленный для такого дела мешок.
— Ну, Ефим, только не мешкай! Дрова хорошо рубишь?
— А то! Сам видал!
— Ну, давай, на счёт три…
Ефим, покачивая колуном вверх вниз, прицеливался к шее Митрофана.
— Раааз…двааа… три!
Ефим высоко поднял колун и ударил прямо в кадык мертвецу. Раздался дробящий звук стального лезвия о неживую плоть. Голова тут же отскочила и кувырком нырнула в мешок.
— Поймал? — спросил Ефим.
— Ага! Тяжелая, мымра! А кровищи-то сколько, бог ты мой!
Местами забрызганный кровью, Феодосий поднял перед собой мешок, который в одном месте был насквозь пропитан красным пятном отрубленной части головы.
Ефим улыбнулся.
— Ну вот, теперь точно влезет! Айда! Ложить будем!
Феодосий хотел было бросить мешок под стол, но внезапно передумал и предложил Ефиму идею, как можно с пользой для них обоих, распорядиться головой Митрофана.
— Постой, а может голову не будем закапывать, а?
— А на что она нам?- вопросительно взглянул Ефим на Феодосия.
— А чего пропадать добру?! Мы её свиньям! Пущай жрёт скотина — больше пользы будет.
Ефим был приятно удивлён столь умным предложением Феодосия.
— А то, хорошая идея, Феодосий… “Голова”!
Так два пьяных деревенских гробовщика Феодосий и Ефим нашли выход из весьма щекотливого дела. Безголовый Митрофан был похоронен на местном кладбище. Правда, гроб был намертво заколочен самыми большими гвоздями, сколько имелось таких в их мастерской. Сама голова была по кускам скормлена старой свинье Марусе, которая была съедена на девятый день поминовения после кончины Митрофана.